Материал был опубликован в журнале «Диалог искусств» (ДИ) № 1 / 2015
Искусство современных петербургских художников в московской среде хорошо знакомо, примелькалось, «затусовалось» и стало почти что «местным». «Некрореалистов», «Новых художников» и «Новую академию» выставляли здесь с помпой, и не раз. Поколение помоложе (Петр Белый, Виталий Пушницкий, Александр Дашевский, Иван Тузов) также оставило след благодаря усилиям столичных галеристов, а свежая поросль вроде Стаса Багса или Татьяны Ахметгалиевой с первыми выставками фактически дебютировала в Москве. Не говорим уже о таких персонажах, как Владислав Мамышев-Монро, платформе «Что делать?» или «Фабрике найденных одежд», триумфально покоривших не только российскую, но и многие западные столицы.
Не обошлось, конечно, без напряжения и противостояния. В высокой степени — в шутку или нет — оно было инициировано Тимуром Новиковым и «Новой академией», когда разговор о Москве и Петербурге нередко превращался в перетягивание каната «у нас — у вас». Но это теперь из разряда исторических курьезов и мифов. Именно наличие собственной городской мифологии и легенд выделял в свое время искусствовед Андрей Хлобыстин как особенность, отличающую Северную столицу от Первопрестольной. Зритель московский, с другой стороны, и сам в представлениях о петербургском искусстве от мифов не свободен. Петербург — город красоты Императорской (и тимуровской) академии. Одновременно с этим ленинградского рок-клуба, местных сквотов на Пушкинской-10 или на проспекте Непокоренных (которые, в отличие от московских, не почили в бозе, а стали полноценной частью местной художественной жизни). До сих пор бродит по улицам призрак русского авангарда — это и ГИНХУК (основанный в 1919 году и подаривший миру, среди прочего, башню Татлина и ученые труды Малевича), и Владимир Стерлигов, последователи которого активно работали в Ленинграде в послевоенные годы. А легендарных фигур (Арефьев, Рухин...) и вовсе не перечесть. Все они прочно вросли в ткань художественной жизни города.
Кураторы проекта — петербурженка Олеся Туркина и москвичка Евгения Кикодзе, обе сотрудницы крупных городских музеев (Русский музей и Музей Москвы) — академического охвата материала зрителю не предлагают. Их выставка выстроена не по историческому или хронологическому принципу с непременным упоминанием основных имен и дат (здесь, например, ни слова не сказано о Новикове, Мамышеве-Монро, Кошелохове, даже знаменитых «Новых тупых»). План экспозиции условно повторяет схематическую карту города, и упор сделан на работы авторов, которые живут и активно работают здесь в настоящий момент (многим из них предоставляется слово и в каталоге выставки, заслуживающем отдельного рассмотрения).
Есть здесь, конечно, и ветераны. Например, Олег Котельников и Иван Сотников, одни из первопроходцев движения «Новые художники», или «некрореалист» Евгений Юфит. Их нынешний стиль до сих пор несет на себе следы инфернальной припанкованности, отличавшей авторов в 1980-е. Или «митек» Владимир Шинкарев, чьи примитивистские городские пейзажи расположились по соседству. С ними великолепно рифмуются холсты Петра Швецова («Болото 814-Б», «Болото 371», 2009), живописная фактура которых, с одной стороны, стремится передать черно-зеленый облик неуютныхтопей и хлябей, а с другой — напоминает не то листы, испачканные машинным маслом, не то металл, травленный кислотой.
Живописные работы на выставке (а их здесь представлено много) и в самом деле ложатся в некую единую стилистическую линию. И если не наследуют друг другу, то определенно обнаруживают болееменее явную стилистическую доминанту. Александр Дашевский с его картинами-обманками («Кондиционеры», «Контейнеры»), Кирилл Макаров с серией из одиннадцати абстракций — их роднит приглушенность и «тяжесть» живописи, определенная доля небрежности, эксплицированная нарочито. К ним примыкает Александр Морозов с холстами, «мокрыми» и «размытыми» почти по-ренуаровски. Или Денис Ичитовкин с его «портретами» квартир, ободранных и основательно потертых настолько, что кажется, будто следы этой поношенности более свойственны самому холсту, нежели запечатленной натуре. Отдельно работы Ольги и Александра Флоренских. Это уже ерничество и трикстерство относительно всего и вся в тиражных масштабах. И особняком «Человеческий проект» Керима Рагимова, продолжающийся много лет и заимствующий многочисленные медийные образы. Автор характеризует его скорее как перформанс, нежели как живописную серию.
Настоящим открытием выглядят работы Бориса Казакова — тонкие, детально проработанные и не лишенные юмора психоделические зарисовки, складывающиеся в серии на манер мультипликационных раскадровок, героями которых выступает избушка на курьих ножках, разговаривающая по мобильному телефону, или бригада врачей со шприцами наперевес, пересекающих государственную границу.
Рукотворная небрежность и концептуальная «отвязность» петербургских художников более старшего поколения постепенно дополняются аккуратной сделанностью рисунка (Марина Федорова), материальностью и композиционной изощренностью вещей (красный бумажный рельеф Павла Брата). Подключаются и новые технологии, как в изящных анимационных зарисовках Марины Алексеевой. И перформативность вещей (Глюкля и Цапля), которая неизбежно затрагивает проблемы идентичности, гендера и, следовательно, актуальной политики (тема, оставляющая риск уйти в откровенную конъюнктурность и спекулятивность, как в случае «Лаборатории поэтического акционизма»).
Выставка «Другая столица» — это, безусловно, лишь определенный кураторский взгляд, с неизбежностью оставляющий что-то за кадром. Тем не менее, предлагая различные перспективы и планы, она позволяет выстроить умозрительный атлас художественного тела Санкт-Петербурга, дышащего полной грудью.
Материал был опубликован в журнале «Диалог искусств» (ДИ) № 1 / 2015
Искусство современных петербургских художников в московской среде хорошо знакомо, примелькалось, «затусовалось» и стало почти что «местным». «Некрореалистов», «Новых художников» и «Новую академию» выставляли здесь с помпой, и не раз. Поколение помоложе (Петр Белый, Виталий Пушницкий, Александр Дашевский, Иван Тузов) также оставило след благодаря усилиям столичных галеристов, а свежая поросль вроде Стаса Багса или Татьяны Ахметгалиевой с первыми выставками фактически дебютировала в Москве. Не говорим уже о таких персонажах, как Владислав Мамышев-Монро, платформе «Что делать?» или «Фабрике найденных одежд», триумфально покоривших не только российскую, но и многие западные столицы.
Не обошлось, конечно, без напряжения и противостояния. В высокой степени — в шутку или нет — оно было инициировано Тимуром Новиковым и «Новой академией», когда разговор о Москве и Петербурге нередко превращался в перетягивание каната «у нас — у вас». Но это теперь из разряда исторических курьезов и мифов. Именно наличие собственной городской мифологии и легенд выделял в свое время искусствовед Андрей Хлобыстин как особенность, отличающую Северную столицу от Первопрестольной. Зритель московский, с другой стороны, и сам в представлениях о петербургском искусстве от мифов не свободен. Петербург — город красоты Императорской (и тимуровской) академии. Одновременно с этим ленинградского рок-клуба, местных сквотов на Пушкинской-10 или на проспекте Непокоренных (которые, в отличие от московских, не почили в бозе, а стали полноценной частью местной художественной жизни). До сих пор бродит по улицам призрак русского авангарда — это и ГИНХУК (основанный в 1919 году и подаривший миру, среди прочего, башню Татлина и ученые труды Малевича), и Владимир Стерлигов, последователи которого активно работали в Ленинграде в послевоенные годы. А легендарных фигур (Арефьев, Рухин...) и вовсе не перечесть. Все они прочно вросли в ткань художественной жизни города.
Кураторы проекта — петербурженка Олеся Туркина и москвичка Евгения Кикодзе, обе сотрудницы крупных городских музеев (Русский музей и Музей Москвы) — академического охвата материала зрителю не предлагают. Их выставка выстроена не по историческому или хронологическому принципу с непременным упоминанием основных имен и дат (здесь, например, ни слова не сказано о Новикове, Мамышеве-Монро, Кошелохове, даже знаменитых «Новых тупых»). План экспозиции условно повторяет схематическую карту города, и упор сделан на работы авторов, которые живут и активно работают здесь в настоящий момент (многим из них предоставляется слово и в каталоге выставки, заслуживающем отдельного рассмотрения).
Есть здесь, конечно, и ветераны. Например, Олег Котельников и Иван Сотников, одни из первопроходцев движения «Новые художники», или «некрореалист» Евгений Юфит. Их нынешний стиль до сих пор несет на себе следы инфернальной припанкованности, отличавшей авторов в 1980-е. Или «митек» Владимир Шинкарев, чьи примитивистские городские пейзажи расположились по соседству. С ними великолепно рифмуются холсты Петра Швецова («Болото 814-Б», «Болото 371», 2009), живописная фактура которых, с одной стороны, стремится передать черно-зеленый облик неуютныхтопей и хлябей, а с другой — напоминает не то листы, испачканные машинным маслом, не то металл, травленный кислотой.
Живописные работы на выставке (а их здесь представлено много) и в самом деле ложатся в некую единую стилистическую линию. И если не наследуют друг другу, то определенно обнаруживают болееменее явную стилистическую доминанту. Александр Дашевский с его картинами-обманками («Кондиционеры», «Контейнеры»), Кирилл Макаров с серией из одиннадцати абстракций — их роднит приглушенность и «тяжесть» живописи, определенная доля небрежности, эксплицированная нарочито. К ним примыкает Александр Морозов с холстами, «мокрыми» и «размытыми» почти по-ренуаровски. Или Денис Ичитовкин с его «портретами» квартир, ободранных и основательно потертых настолько, что кажется, будто следы этой поношенности более свойственны самому холсту, нежели запечатленной натуре. Отдельно работы Ольги и Александра Флоренских. Это уже ерничество и трикстерство относительно всего и вся в тиражных масштабах. И особняком «Человеческий проект» Керима Рагимова, продолжающийся много лет и заимствующий многочисленные медийные образы. Автор характеризует его скорее как перформанс, нежели как живописную серию.
Настоящим открытием выглядят работы Бориса Казакова — тонкие, детально проработанные и не лишенные юмора психоделические зарисовки, складывающиеся в серии на манер мультипликационных раскадровок, героями которых выступает избушка на курьих ножках, разговаривающая по мобильному телефону, или бригада врачей со шприцами наперевес, пересекающих государственную границу.
Рукотворная небрежность и концептуальная «отвязность» петербургских художников более старшего поколения постепенно дополняются аккуратной сделанностью рисунка (Марина Федорова), материальностью и композиционной изощренностью вещей (красный бумажный рельеф Павла Брата). Подключаются и новые технологии, как в изящных анимационных зарисовках Марины Алексеевой. И перформативность вещей (Глюкля и Цапля), которая неизбежно затрагивает проблемы идентичности, гендера и, следовательно, актуальной политики (тема, оставляющая риск уйти в откровенную конъюнктурность и спекулятивность, как в случае «Лаборатории поэтического акционизма»).
Выставка «Другая столица» — это, безусловно, лишь определенный кураторский взгляд, с неизбежностью оставляющий что-то за кадром. Тем не менее, предлагая различные перспективы и планы, она позволяет выстроить умозрительный атлас художественного тела Санкт-Петербурга, дышащего полной грудью.
Материал был опубликован в журнале «Диалог искусств» (ДИ) № 1 / 2015
Комментариев нет:
Отправить комментарий