Материал
был опубликован в журнале «Диалог искусств» (ДИ) №4 / 2014
Биеннале
молодого искусства проходит
уже в четвертый раз, однако «надлежащий» вид обрела лишь недавно, когда третий
ее выпуск было решено сделать «организованным» (основной проект и несколько
параллельных) и назначить единоличного куратора, которым в 2012 году стала
Катрин Беккер. Биеннале, казалось бы, обрела внутренний стержень в противовес
хаосу предыдущих лет, за который ее ругали. В нынешнем году — вопреки возможным
ожиданиям — никакой идейной целостности проект не обещает. Предложенная
куратором Дэвидом Эллиотом тема «Время мечтать», хоть и отсылает косвенно к
речи Мартина Лютера Кинга «I have a dream» и не кажется столь уж «бесплотной»,
звучит все же слишком общо. Да и сам Эллиот, судя по его интервью, приглашение
в Москву воспринял как повод самому изучить условное «молодое» поколение
авторов, граница которого также проведена условно — по паспортному возрасту
участников, не превышающему 35 лет.
В проекте Эллиота, занявшем два
этажа Музея Москвы, как и следовало ожидать, «настоящих» звезд нет. Есть, конечно,
«местные знаменитости» (например, группировка ЗИП), но с селебритис вроде Ильи
и Эмилии Кабаковых или Билла Виолы, привезенных Эллиотом на подведомственную ему
в 2012 году Киевскую биеннале, их не сравнить. Тем не менее проект получился невероятно
ярким и зрелищным, и в данном случае это скорее комплимент.
Биеннале в этом году кажется в
принципе сочувственной и дружественной к зрителю. Инсталляции и объекты —
читаемые и запоминающиеся, видео — с небольшим хронометражем, искусно продуманные
и красиво снятые (большинство тяготеет к экспериментальной анимации). Будет
несправедливым упрекать Эллиота в конъюнктурности и намеренном обхождении
социальных проблем — их на вы ставке много. Биеннале получилась не зрительским
набором легкоусваиваемых зрелищ, но зрительным путешествием, сулящим тонкую
гамму «ретинальных» удовольствий. Экспозиция открывается проектом Альберта
Сэмрета «Форс-мажор». В клетке вокруг письменного стола, вкопанного в землю и
поросшего сорняками, летает живой попугай жако. Этот вид попугаев знаменит
способностью запоминать до двух тысяч слов и даже ассоциировать их с
предметами. По всей клетке висят радиоприемники — потенциальный источник
«знаний» птицы, но неизвестно, к каким вещам она их применит. Привычные
ассоциации понятий с реальностью меняются и компонуются заново, а точки
инициации идей не видны за выросшей травой (как и письменный стол, за которым
эти идеи родились). Работа лишний раз акцентирует постмодерную оптику всего
проекта. Существует не текст, но потоки текстов. Не язык, но слова. Примерно в
этом же духе и поясняет Эллиот смысл темы биеннале: мечты как «версии
реальности», которые «однажды могут воплотиться в жизнь» (если уже не
воплощены).
У биеннале словно не оказывается
единой, большой темы. Представленные здесь работы сложить в целостное высказывание
можно лишь с натяжкой. Тем затронуто множество, и смысловые мосты между ними,
возможно, иногда есть, но выстроены нарочито. За попугаем Сэмрета зрителя встречает
инсталляция Олега Устинова «Администрация», наверное, одна из самых острых
работ на выставке, посвященная закону о «пропаганде гомосексуализма». В ее основе
— скандальный инцидент с листовками, призывающими «доносить» в соответствующие
органы на субъектов, подозреваемых в «пропаганде», таковые в один прекрасный
день обнаружили на стенах своих домов жители Ростова-на-Дону. Случай стал темой
программы НТВ, начавшейся с общего порицания возврата к «стукачеству» и пришедшей
к его апологетике, не признав, однако, этого открыто. Саморазоблачение свершилось
без вспомогательных средств, язык деконструировал себя. Этот проект (стоит
отдать должное, не самый частый тип экспонатов на площадках Москвы) соседствует
с фильмом «Пир» Войтека Дорошука: аппетитный «живой» натюрморт поедают сначала черви
и насекомые, а после — голодные собаки, разнося гурманское изобилие на осколки
и мусор. Современные вариации на тему vanitas в лучших живописных традициях — с
сочной фактурой кадра, продуманной композицией и проработкой светотени.
Своеобразным «переходником» между ними можно считать документацию перформанса
Ивон Хабровски «Постизображение / Протест», участники которого изображают сцены
драк и насилия, своими телами выстраивая мизансцены и застывая в меланхоличных
па на манер моделей АЕС+Ф. Но в чем здесь смысловая связь? Борьба за свои права
и страдания индивидуального тела — все заканчивается тленом? По этой ли канве
выполнено почти кафкианское видео Анук Миладинович «Доступ» (лифт, который
постоянно тормозят опоздавшие и который не может уехать, эскалатор, начинающий
движение в рекламном щите в метро, и пр.) как упор на бессмысленность и тщетность
происходящего?
Сумма «точечных» высказываний —
такой диагноз нынешней биеннале будет наиболее верным. Суровая урбанистика
Павла Отдельнова — городские пейзажи, нарисованные «с натуры» в районе
Дегунина, но на деле формально и композиционно цитирующие работы других
художников (например, Сиприена Гайяра). Бутылочные джунгли Донны Онг: «заросли»
зеленого стекла с «лесным» саундтреком. Объекты «гражданского сопротивления»
краснодарцев ЗИП: вышка с громкоговорителем, передвижное деревянное убежище для
потенциальных преследуемых. Фотографические «аккумуляции» восточных религиозных
атрибутов Пратипа Сутхатхонгтая то ли вырождаются в сувенирную продукцию, то
ли, собранные вместе, обретают мистическую силу. Разные миры. Слишком яркие и
зрелищные, чтобы пройти мимо. Слишком различные, чтобы быть связанными.
Примечательно, что многим
художникам на выставке свойственно обостренное, почти физиологическое восприятие
течения жизни. Их чувствительность, однако, не всегда материализуется в
конкретных образах, но вынесена на поверхность абстрактно — как «мясо жизни»,
чьи жилы пронизывают мысли, а запах разлит в воздухе. Квинтэссенция этого —
инсталляция Лек М. Гьелоши «Также известная как “сопротивляемость”»: белый
павильон с шипами, отпугивающими птиц под потолком, фотографией слепого
человека на стене и защитной «пузыристой» пленкой на полу. Когда оказываешься
внутри, все три элемента резко складываются в единый гештальт. Спицы, глаза и
нечто лопающееся под ногами, неожиданно между ними возникает связь, и наступать
на «пузыри» становится неприятно. В видео Ма Цюша «Радуга» одетые в белое фигуристки
давят коньками помидоры, рассыпанные на льду катка, превращая его в красное месиво.
Самая эффектная анимация на выставке — работа Сунь Сюня «Некоторые поступки,
которые еще не были описаны революцией», состоящая из сотен «оживших»
ксилографий, складывающихся в панораму современной истории Китая с непрекращающейся
военной резней и культурно-промышленными революциями, увиденными в полубреду
(часть действия происходит в психиатрической больнице, а иногда, кажется,
буквально в голове у героя). Искрометный мультфильм Лу Яна «Человек-матка» в
стиле японских аниме: путь рождения супергероя, метафорически представленный
как этапы развития плода в утробе. Анимированные сцены поражают
натуралистичностью.
Другая особенность выставки —
внимание, что ожидаемо, большинства авторов к проблеме идентичности. Самая
пронзительная фотосерия на биеннале — «True Self» Ирины Максимовой — посвящена
трансгендерам (людям, чей биологический пол не совпадает с социальным), для
которых проблемным является не столько осознание и принятие своего истинного
пола, сколько выстраивание отношений с нетерпимым социумом. Основной сентимент
большинства героев (судя по коротким интервью, сопровождающим их портреты) —
одиночество и боль от неприятия окружающими, но также и сожаление многих о том,
что они не соверши ли «переход» раньше и не начали жить в согласии с собой 10
или 20 лет назад (препятствовали семья, невыросшие дети, социальные связи).
«Запрещенная» идентичность — тема фильма Кристиана Немета «Решетка»: молодой
человек признается на исповеди, что он гей, и священник, до этого момента
готовый впустить «сына» в лоно церкви, едва ли не изгоняет его прочь до
избавления от «порочного греха». Как быть верующему, не желающему отказываться
от себя, но дорожащему своим религиозным выбором?
Политическая идеология и
философские убеждения оказываются физиологичными, а анатомия тела — следуя заветам
Фуко — политической. Не случайно наиболее традициналистские взгляды на быт и
семейные отношения в работе Анастасии Вепревой «Должна» озвучиваются голосом
Елены Малышевой, ведущей популярной телепрограммы «Здоровье». А в работе
Евгения Гранильщикова «Похороны Курбе» реальные тела героев оказываются
буквально растворены в языковых играх, сопровождающих нашу жизнь — от кухонных разговоров
до бесед об искусстве или протестных митингов, а то и вовсе случайных картин,
непроизвольно всплывающих в памяти. Символична фигура французского художника
Гюстава Курбе, известного не только изобретением реалистической живописи, но и
участием в Парижской коммуне и разрушении Вандомской колонны. Интерес к этому
художнику актуален и по сей день в работах ведущих теоретиков — от Геральда Раунига
до Линды Нохлин (по совпадению, исследовательницы проблемы телесности в
искусстве). Новые поколения художников и есть те напластования, в которых
продолжает циркулировать знание, доселе обремененное дополнительными
контекстами и интерпретациями. Чувствовать их, как, впрочем, и распутывать весь
клубок, и есть удел молодых.
Валерий Леденёв
Материал
был опубликован в журнале «Диалог искусств» (ДИ) №4 / 2014
Комментариев нет:
Отправить комментарий