Тексты для выставки «2.0.»

Тексты были написаны по заказу Московского музея современного искусства для выставки «2.0.» (Кострома – Челябинск – Новый Уренгой; проект к 20-тилетию компании «Новатек», работы из коллекции Московского музея современного искусства и Мультимедиа Арт Музея)

Сергей Шеховцов

Любимым материалом художница Шеховцова является поролон, от которого автор получил соответствующее прозвище («Поролон»). Его работы, разнообразные по сюжетам и темам (уютно устроившаяся в кресле семейная пара, покрытые граффити уличные банкоматы, пробивающий стену мотоцикл или «декорации» компьютерной «войнушки»), объединены ощущением монументальности и солидности скульптурных форм. Эти объемы кажутся невероятно тяжелыми, прочно врастающими в экспозиционное пространство – если не вспомнить, что перед нами объекты из мягкого и легкого поролона.

Работы Шеховцова – это окружающая нас повседневность. Не только банальная и привычная, но часто неприглядная, неотесанная, агрессивная. Его объекты, с их нарочито грубой внешней фактурой, неровными срезами и неаккуратными касочными разводами – не фиксация обыденного, но свидетельство современных мутаций жизненной среды под воздействием меняющегося времени. Этакий соц-арт, прошедший обработку «девяностыми» и «нулевыми», сосредоточенный не столько на идеологии (хотя и на ней тоже), сколько на материальной культуре, эволюционировавшей под воздействием рыночных реформ и строительства новой экономики. С характерными атрибутами, постепенно наполняющими нашу жизнь: от зажигалок и пластиковых стаканчиков до портативных компьютеров, мобильных телефонов, камер слежения…

Шеховцов, однако, как будто разоблачает их вещественность, самим выбором материала подчеркивая если не хрупкость, то пространственную неустойчивость каждого предметы. Они словно по случаю вырезаны и привезены сюда, чтобы стать декорациями разворачивающегося здесь и сейчас спектакля (перформативная составляющая здесь очень сильна, многие вещи Шеховцова – проекты-инсценировки). Их легко переставить, сложить в кладовую, утрамбовать в чемодан и перевезти куда-то еще. И за этим, конечно, всегда мелькает политика: знаки и символы власти активно присутствует в поздних проектах автора.

Ростан Тавасиев

Зеленые котята, розовые зайчики и фиолетовые мишки – трогательные и «мимимишные» и одновременно заезженные и навязчиво приторные. Ростан Тавасиев умело изымает этих несчастных существ из порочного круговорота повседневности и помещает в новые конфигурации, придавая им свежий жизненный заряд. Подчеркнутую искусственность фабричных изделий неестественных кислотных цветов художник сталкивает с благородной рукотворностью художественных артефактов: плюшевые зайцы карабкаются по игрушечной лестнице внутрь полотна с зимним пейзажем («Картина», 2006), рогатые и ушастые создания маскируются под настоящие холсты или скульптуры («Картины и скульптуры», 2005), а то и вовсе пытаются возвести подобие вавилонской башни, тут же оказываясь погребенными под ее останками («Чуть выше бога», 2008).

При всем юморе и иронии в игрушки Ростан Тавасиев играет весьма не детские. Плюшевых чудиков он разрезает надвое, насаживает их головы на стебли пластмассовых цветов цветов, размазывает по стенам или отчаянно впечатывает в холст с красочными разводами в тон меху зверька. Без открытой агрессии, но с каким-то неявным внутренним физиологизмом. Тавасиева при этом интересует не мир детства с его притворной невинностью, это было бы слишком просто. Мир Тавасиева – это мир взрослых. Его герои не по-детски рвут чужие холсты и активно стремятся в будущее (жирафы, тянущие на себе пианино в «футуристическую» мышиную нору из инсталляция «Будущее»), производят «большие идеи» и воздвигают им монументы (паблик-арт проект «Авторитарности», 2013), ведут непростую жизнь в соцсетях («Все сложно», 2013) и активно стремятся оставить свой след, упорно промахиваясь мимо цели (прыгающие и разбивающиеся о холст зайчики, разукрашивающие галерейные стены на манер радикалки Ники де Сан-Фаль, стрелявшей по картинам из пейнт-больного ружья).

В этот мир автор охотно приглашает всех желающих – недавно Тавасиев открыл «Школу бегемотописи» (бегемот – существо живое, то есть школа – это школа «живо-писи») и записал одноименную, невероятно смешную аудиокнигу, иронично обыграв в ней актуальные и поныне нелепые стереотипы о роли искусства и художника.

Дмитрий Булныгин

Дмитрий Булныгин «очуждает» все, к чему прикасается. Куски советских фильмов у него становятся фрагментами почти что триллера, запись уличных демонстраций, где митингующие нарочно двигались задом наперед, транслируется в перемотке так, что спиной вперед идут как раз прохожие, одуванчик, с которого сдувают пух, обрастает эротическими коннотациями. Художник как никто понимает симулятивную природу медийного образа, сама суть которого – с неизбежным выбором реальности, которую он репрезентирует, склейкой при монтаже, постановкой ракурса и наложенным саундтреком – уже насквозь манипулятивна. Но что, если манипуляцию усилить, использовав ее потенциал в собственных целях? По-лотреамоновски стравить зонтик и швейную машинку на операционном столе? Взять «кадры» из реальности, но повторить их многократно, доведя до абсурда? Закольцевать сопровождающие картинку звуки и шумы, добившись совсем хтонического эффекта? Или, взяв за основу работы «каркас» рекламного ролика, наполнить его таким содержанием, что получится форменное издевательство?

В своих видео (преимущественный, но далеко не единственный медиум художника) Булныгин соединяет несовместимое, обращая смысл визуальных знаков в противоположный, выворачивая его наизнанку или вовсе подсовывая зрителю кукиш, оставляя ожидания обманутыми. Например, очередным трехминутным роуд-муви, чей внезапно возникший и растущий саспенс не заканчивает буквально ничем. Сама реальность, впрочем, оказывается такой, что вовсе не требует никакого «очуждения». Нужно лишь всмотреться в нее внимательнее, зафиксировать верный момент или просто дать крупный план. Например, спонтанные пляски на званом пиру (видео 2009 года) с участием известных фигур арт-истеблишмента, мгновенно ставшие сетевым хитом. Или короткий фильм «Союз-11», в котором горка рафинада, тающего в воде, снята на ускоренной съемке и кажется эпическим повествованием о гибели чего-то некогда мощного величественного, но на глазах превращающегося в руины (на них невероятно похожи истончающиеся «нити» глюкозы).

Булныгин – мастер обустройства собственной среды (в 2000 году художник организовал Фестиваль сверхкороткого фильма, проходящий до сих) и одновременно – абсурдизации городской. Видео с тающим сахаром проецировалось на фасад Манежа, а городские постройки по всей стране украшают его тонкие и остроумные граффити из серии «Улучшение на районе», визуально и по смыслу «дополняющие» пространство, к которому они принадлежат.

Марина Алексеева

Художница Марина Алексеева окончила Ленинградское училище им. В.И. Мухиной по специальности «стекло и керамика», и хотя с того момента ее работы эволюционировали в сторону технологий куда более современных, они по-прежнему сохраняют ощущение хрупкости, присущее изначально выбранному материалу. Алексеева, впрочем, работала и с керамикой, позже занималась живописью, а увлекшись видеоартом, с середины 2000-х создает своими знаменитые «живые коробочки»: небольшие черные ящики с миниатюрными типовыми интерьерами внутри, посреди которых живут собственной жизнью разнообразные анимированные персонажи (как правило, придуманные вместе с ее частым соавтором, художником Алексеем Казаковым).

Первая ассоциация на «интерьеры» Алексеевой – известные с незапамятных кукольные дома. Символ, особенно в руках художников, весьма небезопасный: что у Керри Стетхаймер, чьи крохотные апартаменты (создававшиеся при участии Дюшана, Архипенко и др.) пронизаны едва уловимым ощущением тревоги, как будто они – сцена преступления, что у феминистки Лори Симмонс с ее типовыми «квартирками» – микрофабриками стереотипов женственности и красоты, невротического женского самооделирования и культа неумеренного потребления.

Образы Алексеевой – из области фантазий и снов. Люди в ее интерьерах не то раскачиваются в стороны, не то танцуют, их одежда меняет фасон и цвет, очертания сужаются, тают, складываются в правильные геометрические фигуры и орнаменты. Вот уже перед нами не люди, а непонятные конструкции, которых через секунду опять не станет, они мутируют во что-нибудь еще или, свернувшись в клубок, вылетят вместе в потоком ветра, залетевшего в окно или открытую дверь.

В голове человека одномоментно происходит множество событий, считает художница, и ее эфемерные изображения – визуализация непрерывного потока наших мыслей. Декорации которого – это домашняя комната, вагон метро, стерильные помещения врачебных кабинетов, темные кладовые, трибуна с развевающимися флагами... Так ли уж хрупок, воздушен и безобиден наш внутренний мир, как мы его себе представляем?

Александра Пирогова

Для комфортного самоощущения человеку необходимо чувствовать окружающее пространство. Но отношения с ним противоречивы и двойственны. Пространства не должно быть слишком мало – жизнь в нем будет невыносимой, – но когда оно не ограничено ничем, возникает не меньший дискомфорт. Пространственное окружение может быть широким и просторным, но всегда – с видимыми границами, достаточно жесткими, чтобы их почувствовать, но проницаемыми, чтобы их переступить, преодолеть и выйти наружу, если возникнет желание. Пустота голых стен нестерпима также – она должна быть чем-то наполнена. Предметы, которые мы берем в руки и производим с ними какие-либо манипуляции, задают ритм и темп движений. Как и внешние стены и внутренние изгибы самого пространства: они формируют траекторию ходьбы, ее длительность, конечную цель. Пространство – это необходимая и всегда репрессивная данность.

Студентка Школы фотографии и мультимедиа им. А.Родченко Александра Пирогова исследует эту непростую диалектику человека и места, их взаимное влияние друг на друга и те сдвиги, которые возникают при нарушении привычного хода вещей. Да, пространство может подавлять того, кто находится в нем, но и человек может произвольно расширить его или сузить. Перейти с шага на бег, и расстояние, казавшееся длинным, покрыть за пару секунд, субъективно сократив до минимума. Или, напротив, идти медленно, растянув и без того немалую длительность однообразных интерьеров. Пространство, к которому неизбежно добавляется время (оба предпосланы разуму, если следовать Канту), – самодостаточны, и все же легко перестают таковыми быть, если умело стравить их, инструментализировать, заставить одно жить по законам другого.

Именно это и делает в своих работах Пирогова. Пространство и время в ее фильмах не подчиняются человеку, но позволяют ему вписаться в свои причудливые конфигурации – рукотворные, произвольно созданные из вещей и реальных объемов. Или дают трансформировать себя внутри видимых, но прочных границ, способных оборвать любое движение (герои художницы не стоят на месте, но ходят, танцуют, переходя на бег), но при этом усиливая каждую малейшую его вибрацию.

Валерий Леденёв


Тексты были написаны по заказу Московского музея современного искусства для выставки «2.0.» (Кострома – Челябинск – Новый Уренгой; проект к 20-тилетию компании «Новатек», работы из коллекции Московского музея современного искусства и Мультимедиа Арт Музея)